«Мальчик-игрок»
Газета «Таймс» писала: «Джесси Л. Ливермор, который в течение нескольких лет находился в тени, вернулся. Возвращение г-на Ливермора в качестве одного из первостепенных игроков на рынке является еще одним чудом Уолл-Стрита. Мальчиком он записывал на доске рыночные котировки в брокерских домах Бостона, развил в себе умение следить за значениями, за что его выгнали из всех брокерских контор. После этого к нему прилипло прозвище «мальчик-игрок».
После переезда в Нью-Йорк и умелой игры на рынке, после длинного ряда удачи поражений он попал в длительную полосу везения и нажил многомиллионное состояние. Говорят, что на теперешнем бычьем рынке он решил, что акции котируются слишком высоко, и ошибся. Продолжающийся рост акций таких компаний как «Дженерал моторc», «Стайл», «Дженерал электрик» и других, по слухам, отнял у него большую часть его состояния. У него были короткие позиции по всем этим акциям, и ему приходилось закрывать их снова и снова. В финансовых кругах говорят, что ему пришлось прибегнуть к своим безотзывным рентам, которые были приобретены во время предшествовавшего благоденствия. Артура Каттена, соперника Ливермора, можно принять за деревенского лавочника. Он не придает никакого значения условностям, наружности и традициям. Застенчивый, тихий и непритязательный, он, бывало, сиживал в углу курительной комнаты, слушая, как случайные попутчики обсуждают его искусство игры на фондовом рынке. Вне бизнеса он был просто порядочным фермером из поместья близ Чикаго. Ливермор, напротив, всегда изыскан, хорошо одет. Он строен и светловолос, с достоинством носит свои вещи, ездит на «роллс-ройсах», держит целую свиту слуг, полдюжины домов и, возможно, самый роскошный офис в Нью-Йорке. По темпераменту эти двое также непохожи друг на друга. Каттен – человек спокойный, говорит медленно и совсем не импульсивно. Ливермор – быстрый, нервный, легковозбудимый, суеверный, готовый поспорить на последний медяк, если уверен в своей правоте. Ливермор спотыкался десятки раз.
Каттен всегда – по крайней мере в последние годы – олицетворял собой бычий рынок. Состояние рынка в последующие месяцы, скорее всего, покажет что-то невероятное. Сложилось прямое противостояние большого количества различных экономических факторов, все из которых достаточно сильны. Очевидно, что, если акции начнут расти, г-н Каттен будет им помогать. Если они станут падать, г-н Ливермор будет снижать цены на рынке. Хотя личного противостояния между ними нет».
Газета «Таймс» писала: «Джесси Л. Ливермор, который в течение нескольких лет находился в тени, вернулся. Возвращение г-на Ливермора в качестве одного из первостепенных игроков на рынке является еще одним чудом Уолл-Стрита. Мальчиком он записывал на доске рыночные котировки в брокерских домах Бостона, развил в себе умение следить за значениями, за что его выгнали из всех брокерских контор. После этого к нему прилипло прозвище «мальчик-игрок».
После переезда в Нью-Йорк и умелой игры на рынке, после длинного ряда удачи поражений он попал в длительную полосу везения и нажил многомиллионное состояние. Говорят, что на теперешнем бычьем рынке он решил, что акции котируются слишком высоко, и ошибся. Продолжающийся рост акций таких компаний как «Дженерал моторc», «Стайл», «Дженерал электрик» и других, по слухам, отнял у него большую часть его состояния. У него были короткие позиции по всем этим акциям, и ему приходилось закрывать их снова и снова. В финансовых кругах говорят, что ему пришлось прибегнуть к своим безотзывным рентам, которые были приобретены во время предшествовавшего благоденствия. Артура Каттена, соперника Ливермора, можно принять за деревенского лавочника. Он не придает никакого значения условностям, наружности и традициям. Застенчивый, тихий и непритязательный, он, бывало, сиживал в углу курительной комнаты, слушая, как случайные попутчики обсуждают его искусство игры на фондовом рынке. Вне бизнеса он был просто порядочным фермером из поместья близ Чикаго. Ливермор, напротив, всегда изыскан, хорошо одет. Он строен и светловолос, с достоинством носит свои вещи, ездит на «роллс-ройсах», держит целую свиту слуг, полдюжины домов и, возможно, самый роскошный офис в Нью-Йорке. По темпераменту эти двое также непохожи друг на друга. Каттен – человек спокойный, говорит медленно и совсем не импульсивно. Ливермор – быстрый, нервный, легковозбудимый, суеверный, готовый поспорить на последний медяк, если уверен в своей правоте. Ливермор спотыкался десятки раз.
Каттен всегда – по крайней мере в последние годы – олицетворял собой бычий рынок. Состояние рынка в последующие месяцы, скорее всего, покажет что-то невероятное. Сложилось прямое противостояние большого количества различных экономических факторов, все из которых достаточно сильны. Очевидно, что, если акции начнут расти, г-н Каттен будет им помогать. Если они станут падать, г-н Ливермор будет снижать цены на рынке. Хотя личного противостояния между ними нет».
Это все из-за этих статей...
Закончив читать статью, «мальчик-игрок» только хмыкнул: «Ха, нет личного противостояния!» Они с Каттеном за долгие годы частенько оказывались по разные стороны баррикад, еще с тех пор, когда были молодыми людьми, совершающими сделки в зерновом отделе Чикагской биржи. Зазвонил телефон, и Ливермор подал знак своему помощнику Дашу, что сам ответит на звонок.
Закончив читать статью, «мальчик-игрок» только хмыкнул: «Ха, нет личного противостояния!» Они с Каттеном за долгие годы частенько оказывались по разные стороны баррикад, еще с тех пор, когда были молодыми людьми, совершающими сделки в зерновом отделе Чикагской биржи. Зазвонил телефон, и Ливермор подал знак своему помощнику Дашу, что сам ответит на звонок.
– Слушаю вас.
– Ты сволочь, Ливермор. Это твоих рук дело, и ты заплатишь за это. Из-за тебя я разорился. Я должен своему брокеру тысячи долларов. Но у меня есть оружие. Я еду к тебе, чтобы вышибить тебе мозги. В следующий раз, когда ты откроешь дверь, там буду я, и последнее, что ты увидишь, будут ворота ада, потому что там тебе и место... Ливермор бросил трубку. Это все из-за этих статей, что напечатаны во всех газетах по всем Соединенным Штатам. Они обвиняют его в крахе. Но он не виноват. Он не был таким могущественным, и никто не был настолько силен, даже люди из великого «дома Моргана». Но это не помешает всем считать, что именно он запустил механизм краха, что он управлял им, постоянно продавая, продавая, продавая.
Он позвонил в «Таймс» и дал им интервью. И снова взялся за газеты. «Джесси Л. Ливермор, у которого, как считалось на Уолл-Стрите, на настоящий момент очень много коротких позиций, и который считался лидером группы, играющей на понижение, вчера опроверг свою связь с данной группой. Заявление г-на Ливермора гласит: «В последнее время через газеты и различные брокерские конторы усердно распространяются многочисленные сообщения о том, что во главе со мной была сформирована большая группа спекулянтов, играющих на понижение, и что эта группа финансируется различными известными биржевиками. Мне хотелось бы заявить, что в этих слухах нет ни доли истины, и мне не известно о подобных формированиях, созданных мной или кем-либо другим. То немногое, чем я занимаюсь на фондовом рынке, я делаю индивидуально и буду продолжать действовать в том же духе. Очень глупо думать, что какое-либо лицо или группа лиц могут искусственно вызвать снижение на фондовом рынке в такой большой и процветающей стране, как Соединенные Штаты. То, что произошло в течение последних нескольких недель, является неизбежным результатом долгих циничных манипуляций со многими ценными бумагами, что привело к тому, что их цены выросли в несколько раз по сравнению с их реальной стоимостью. К несчастью для большинства людей, когда возникает подобная ситуация, то реальным законным инвестициям приходится страдать вместе с ценными бумагами худшего качества. Если кто-то не поленится и проанализирует продажные цены различных акций – например, «Юнайтед Стэйтс Стайл», которые продаются по ценам, в восемь-десять раз превышающим их текущую прибыль, – то обнаружит, что и другие ценные бумаги продаются и продавались по невероятно высоким ценам.
Совет управляющих Федерального резерва предупреждал, высокие банковские власти выражали
обеспокоенность, но они не могли препятствовать повышению рынка. Поэтому любому здравомыслящему должно быть ясно: нелепо предполагать, что один человек может оказать какое-либо значительное воздействие на курсы ценных бумаг».
– Ты сволочь, Ливермор. Это твоих рук дело, и ты заплатишь за это. Из-за тебя я разорился. Я должен своему брокеру тысячи долларов. Но у меня есть оружие. Я еду к тебе, чтобы вышибить тебе мозги. В следующий раз, когда ты откроешь дверь, там буду я, и последнее, что ты увидишь, будут ворота ада, потому что там тебе и место... Ливермор бросил трубку. Это все из-за этих статей, что напечатаны во всех газетах по всем Соединенным Штатам. Они обвиняют его в крахе. Но он не виноват. Он не был таким могущественным, и никто не был настолько силен, даже люди из великого «дома Моргана». Но это не помешает всем считать, что именно он запустил механизм краха, что он управлял им, постоянно продавая, продавая, продавая.
Он позвонил в «Таймс» и дал им интервью. И снова взялся за газеты. «Джесси Л. Ливермор, у которого, как считалось на Уолл-Стрите, на настоящий момент очень много коротких позиций, и который считался лидером группы, играющей на понижение, вчера опроверг свою связь с данной группой. Заявление г-на Ливермора гласит: «В последнее время через газеты и различные брокерские конторы усердно распространяются многочисленные сообщения о том, что во главе со мной была сформирована большая группа спекулянтов, играющих на понижение, и что эта группа финансируется различными известными биржевиками. Мне хотелось бы заявить, что в этих слухах нет ни доли истины, и мне не известно о подобных формированиях, созданных мной или кем-либо другим. То немногое, чем я занимаюсь на фондовом рынке, я делаю индивидуально и буду продолжать действовать в том же духе. Очень глупо думать, что какое-либо лицо или группа лиц могут искусственно вызвать снижение на фондовом рынке в такой большой и процветающей стране, как Соединенные Штаты. То, что произошло в течение последних нескольких недель, является неизбежным результатом долгих циничных манипуляций со многими ценными бумагами, что привело к тому, что их цены выросли в несколько раз по сравнению с их реальной стоимостью. К несчастью для большинства людей, когда возникает подобная ситуация, то реальным законным инвестициям приходится страдать вместе с ценными бумагами худшего качества. Если кто-то не поленится и проанализирует продажные цены различных акций – например, «Юнайтед Стэйтс Стайл», которые продаются по ценам, в восемь-десять раз превышающим их текущую прибыль, – то обнаружит, что и другие ценные бумаги продаются и продавались по невероятно высоким ценам.
Совет управляющих Федерального резерва предупреждал, высокие банковские власти выражали
обеспокоенность, но они не могли препятствовать повышению рынка. Поэтому любому здравомыслящему должно быть ясно: нелепо предполагать, что один человек может оказать какое-либо значительное воздействие на курсы ценных бумаг».
О чем стучал биржевой телеграф
Закончив читать, Ливермор опять пробурчал себе под нос: «Идиоты! Они думают, что я смог поставить на колени весь рынок. Это же невозможно!» Впрочем, он был частью пускового механизма. Неистовые спекуляции всегда ставили рынок на колени. Звонки с угрозами выводили его из равновесия. Он прекрасно знал, какие глубокие психологические раны может наносить потеря финансового состояния. За свою карьеру он сам много раз через это проходил. Он сделает еще одно заявление и немедленно – его семья уже в опасности.
Ливермор внимательно взвешивал ситуацию. Он спокойно ждал у биржевого телеграфа. Весь его громоздкий стол красного дерева был пуст. На нем стоял лишь бронзовый телеграфный аппарат, лежали блокнот для записей, карандаш и пара лотков для бумаг. К этому времени в офисе были уже все сотрудники. Шесть человек, записывающих биржевые котировки, были одеты в пиджаки из шерсти-альпаки, чтобы не испачкаться о нанесенные мелом символы. Каждый работающий на доске ассистент носил наушники и имел микрофон. Они были напрямую связаны с Нью-Йоркской фондовой биржей. За каждым был закреплен свой участок ценных
бумаг или товаров, за который человек отвечал.
Закончив читать, Ливермор опять пробурчал себе под нос: «Идиоты! Они думают, что я смог поставить на колени весь рынок. Это же невозможно!» Впрочем, он был частью пускового механизма. Неистовые спекуляции всегда ставили рынок на колени. Звонки с угрозами выводили его из равновесия. Он прекрасно знал, какие глубокие психологические раны может наносить потеря финансового состояния. За свою карьеру он сам много раз через это проходил. Он сделает еще одно заявление и немедленно – его семья уже в опасности.
Ливермор внимательно взвешивал ситуацию. Он спокойно ждал у биржевого телеграфа. Весь его громоздкий стол красного дерева был пуст. На нем стоял лишь бронзовый телеграфный аппарат, лежали блокнот для записей, карандаш и пара лотков для бумаг. К этому времени в офисе были уже все сотрудники. Шесть человек, записывающих биржевые котировки, были одеты в пиджаки из шерсти-альпаки, чтобы не испачкаться о нанесенные мелом символы. Каждый работающий на доске ассистент носил наушники и имел микрофон. Они были напрямую связаны с Нью-Йоркской фондовой биржей. За каждым был закреплен свой участок ценных
бумаг или товаров, за который человек отвечал.
Телеграф начал стучать, выплевывая бумажную ленту, похожую на белую змеиную кожу с пробитыми шкалами – символами большинства компаний Соединенных Штатов. Эти биржевые символы представляли большую часть благосостояния страны. Для Ливермора следить за значениями было подобно чтению газет. Он знал все символы наизусть и обладал исключительным математическим складом ума, что позволяло ему запоминать все котировки, подобно тому, как игрок в бридж помнит все карты, которые находятся в игре. Чтобы проверить себя, он следил за своими сотрудниками у доски, наблюдая, как они двигались под руководством Даша, заполняя доску по всей ее длине результатами биржевых торгов.
Ливермор мог посмотреть на доску и мгновенно пересчитать в долларовом эквиваленте стоимость всего своего портфеля. В офисе стояла тишина, нарушаемая лишь звуками стучащих телеграфных аппаратов и скрипением мела по доске. Когда рынок открыт, праздная болтовня была излишней, и все сотрудники об этом знали.
Сегодня общие прибыли Ливермора плюс стоимость его портфеля приблизились к 100 миллионам долларов. Это никак не отразилось на его лице. Основной офисный телефон снова зазвонил. Он кивнул Дашу, чтобы тот взял трубку. Не хотел, чтобы еще один звонок с угрозами отвлек его сейчас. Звонки мешали ему сконцентрироваться; ему нечего было сказать кому бы то ни было, и он никого не хотел слышать. Когда рынок был открыт, Ливермор уподоблялся крадущемуся волку. Он мог фокусироваться только на том, что делал. Каждое однопроцентное движение рынка вверх или вниз означало полученный или потерянный миллион долларов. Малейшая потеря внимания могла стоить ему миллионов. Именно так он любил участвовать в торгах. Все фибры его души были напряжены. Существовала только телеграфная лента, ничего
кроме нее. Лента могла обо всем ему рассказать, если он будет достаточно сообразительным, чтобы прочесть ее, она могла помочь найти скрытые разгадки и воплотить их в жизнь. Он боролся с двумя эмоциями фондового рынка: страхом и жадностью. На кону была огромная ставка.
Ливермор мог посмотреть на доску и мгновенно пересчитать в долларовом эквиваленте стоимость всего своего портфеля. В офисе стояла тишина, нарушаемая лишь звуками стучащих телеграфных аппаратов и скрипением мела по доске. Когда рынок открыт, праздная болтовня была излишней, и все сотрудники об этом знали.
Сегодня общие прибыли Ливермора плюс стоимость его портфеля приблизились к 100 миллионам долларов. Это никак не отразилось на его лице. Основной офисный телефон снова зазвонил. Он кивнул Дашу, чтобы тот взял трубку. Не хотел, чтобы еще один звонок с угрозами отвлек его сейчас. Звонки мешали ему сконцентрироваться; ему нечего было сказать кому бы то ни было, и он никого не хотел слышать. Когда рынок был открыт, Ливермор уподоблялся крадущемуся волку. Он мог фокусироваться только на том, что делал. Каждое однопроцентное движение рынка вверх или вниз означало полученный или потерянный миллион долларов. Малейшая потеря внимания могла стоить ему миллионов. Именно так он любил участвовать в торгах. Все фибры его души были напряжены. Существовала только телеграфная лента, ничего
кроме нее. Лента могла обо всем ему рассказать, если он будет достаточно сообразительным, чтобы прочесть ее, она могла помочь найти скрытые разгадки и воплотить их в жизнь. Он боролся с двумя эмоциями фондового рынка: страхом и жадностью. На кону была огромная ставка.
Коробка с драгоценностями
Втот вечер он поехал домой в Кингс Пойнт и не нашел там своей жены Дороти и двух своих сыновей, Пола и Джесси-младшего. Картины были сняты со стен, персидские ковры исчезли, также исчезло серебро. Он поднялся к сейфу, стоявшему на втором этаже, где Дороти хранила свои драгоценности. Все пропало. На кухне он обнаружил, что четверо поваров и двое дворецких работают, готовя семейный ужин.
– Где госпожа Ливермор и дети? – спросил он.
– Они переехали в квартиру водителей, сэр, – ответил главный дворецкий. – Мы все слышали о
великом крахе и очень сожалеем, господин Ливермор.
Ливермор постоял пару минут, уставившись на них без всякого выражения на лице, и пошел в
квартиру над гаражами. Там жили два водителя, один для Дороти, или «Мышки», как он ее называл, и второй для него самого, или «Джей Эла», как он любил, чтобы его называли дома.
Гаражи примыкали к огромному каменному особняку. Он вошел в большую комнату квартиры, перешагивая через свернутые ковры, обходя бесценные шедевры и антикварную мебель. Дороти сидела на кушетке с двумя мальчиками. Они были одеты в свои лучшие одежды.
– Мышка, что ты здесь делаешь?
– Мы все знаем. Мне очень жаль, Джей Эл. Мы слышали, что все разорились из-за краха. Об этом целый день говорили по радио. Люди выбрасываются из окон, стреляются в своих офисах, исчезают. Звонили подруги. Мне очень жаль, Джей Эл Он смотрел на нее. Прошло несколько долгих минут. Она была очень красива, сидя вот так со своими красивыми сыновьями, по одному с каждой стороны. Кожаная коробка с драгоценностями стояла рядом.
Дороти была его противоположностью – экспансивной, жизнелюбивой, забавной, инстинктивной. Настоящее общественное животное, лучше всего чувствующее себя среди людской толпы. Она говорила то, что было у нее на уме. Она была великим комиком от природы, но никогда не шутила намеренно. И сама часто смущалась, не понимая, почему люди смеются.
Он взглянул на коробку с драгоценностями. Он прибегал к ней несколько раз, в свои худшие моменты, во время самых серьезных поражений на рынке. Он относил эту коробку к Гарри Уинстону, когда разорялся и когда ему нужна была финансовая поддержка. Драгоценности стоимостью около четырех миллионов долларов неизменно оценивались Гарри в миллион наличными, и этот миллион составлял основу для того, чтобы начать все заново. После того, как
он снова вставал на ноги, Ливермор выкупал драгоценности и всегда заботился о том, чтобы подбросить Гарри пачку-другую деньжат.
– Мышка, сейчас вы с мальчиками вернетесь домой, и мы поужинаем. Прихвати с собой коробку с драгоценностями. Сегодня был мой самый удачный день на рынке. Я закрыл половину своих сделок. У нас все будет хорошо, драгоценности не понадобятся. А теперь пошли домой...
Втот вечер он поехал домой в Кингс Пойнт и не нашел там своей жены Дороти и двух своих сыновей, Пола и Джесси-младшего. Картины были сняты со стен, персидские ковры исчезли, также исчезло серебро. Он поднялся к сейфу, стоявшему на втором этаже, где Дороти хранила свои драгоценности. Все пропало. На кухне он обнаружил, что четверо поваров и двое дворецких работают, готовя семейный ужин.
– Где госпожа Ливермор и дети? – спросил он.
– Они переехали в квартиру водителей, сэр, – ответил главный дворецкий. – Мы все слышали о
великом крахе и очень сожалеем, господин Ливермор.
Ливермор постоял пару минут, уставившись на них без всякого выражения на лице, и пошел в
квартиру над гаражами. Там жили два водителя, один для Дороти, или «Мышки», как он ее называл, и второй для него самого, или «Джей Эла», как он любил, чтобы его называли дома.
Гаражи примыкали к огромному каменному особняку. Он вошел в большую комнату квартиры, перешагивая через свернутые ковры, обходя бесценные шедевры и антикварную мебель. Дороти сидела на кушетке с двумя мальчиками. Они были одеты в свои лучшие одежды.
– Мышка, что ты здесь делаешь?
– Мы все знаем. Мне очень жаль, Джей Эл. Мы слышали, что все разорились из-за краха. Об этом целый день говорили по радио. Люди выбрасываются из окон, стреляются в своих офисах, исчезают. Звонили подруги. Мне очень жаль, Джей Эл Он смотрел на нее. Прошло несколько долгих минут. Она была очень красива, сидя вот так со своими красивыми сыновьями, по одному с каждой стороны. Кожаная коробка с драгоценностями стояла рядом.
Дороти была его противоположностью – экспансивной, жизнелюбивой, забавной, инстинктивной. Настоящее общественное животное, лучше всего чувствующее себя среди людской толпы. Она говорила то, что было у нее на уме. Она была великим комиком от природы, но никогда не шутила намеренно. И сама часто смущалась, не понимая, почему люди смеются.
Он взглянул на коробку с драгоценностями. Он прибегал к ней несколько раз, в свои худшие моменты, во время самых серьезных поражений на рынке. Он относил эту коробку к Гарри Уинстону, когда разорялся и когда ему нужна была финансовая поддержка. Драгоценности стоимостью около четырех миллионов долларов неизменно оценивались Гарри в миллион наличными, и этот миллион составлял основу для того, чтобы начать все заново. После того, как
он снова вставал на ноги, Ливермор выкупал драгоценности и всегда заботился о том, чтобы подбросить Гарри пачку-другую деньжат.
– Мышка, сейчас вы с мальчиками вернетесь домой, и мы поужинаем. Прихвати с собой коробку с драгоценностями. Сегодня был мой самый удачный день на рынке. Я закрыл половину своих сделок. У нас все будет хорошо, драгоценности не понадобятся. А теперь пошли домой...
«Ты за это заплатишь!»
Он повернулся и вышел из комнаты с улыбкой на лице. Вот это день! У нее всегда получалось
удивить его, заставить улыбнуться. У них бывали проблемы во взаимоотношениях, в основном по его вине – из-за других женщин. Звонки с угрозами не прекращались. Необходимо было поставить барьер этим угрозам. Он снова позвонил в «Нью-Йорк таймс», в газету, которая всегда
была готова напечатать слова такого скрытного спекулянта Джесси Ливермора. Заголовок выпуска от 13 ноября гласил: «Ливермор теперь играет на повышение: он утверждает, что котировки ценных бумаг слишком низки, вопреки тому, что некоторые из них являются надежными». Он стал внимательно читать. «Джесси Ливермор, который в прошлом считался игроком на понижение и который, как считалось, продал без покрытия на этом резко падающем
рынке больше бумаг, чем кто-либо другой, вчера вечером заявил «Нью-Йорк таймс» о своей уверенности в том, что акции ведущих компаний упали слишком низко.
Хотя г-н Ливермор не сделал заявления относительно своих собственных позиций, его поняли так, что он закрыл свои короткие позиции и сейчас вновь находится на стороне покупки.
«Акции ведущих компаний с хорошей историей роста дивидендов и определенным будущим сейчас представляют из себя выгодную покупку, – заявил г-н Ливермор. – Многие из них упали слишком низко. Люди по всей стране поддались панике и продали свои надежные бумаги безотносительно их стоимости. По моему мнению, данная ситуация не должна получить дальнейшего развития. Нет никаких причин, по которым первоклассные ценные бумаги следует безжалостно выбрасывать на рынок, как это делается во время торгов в последние дни. За последнее время мы видели, как большие партии этих ценных бумаг выбрасываются продавцами
на вольный рынок, хотя для этого нет никаких других причин, кроме того, что многих из этих продавцов охватил страх». Он читал газету. А звонки не умолкали. «Ливермор, ты грязный лжец. Я знаю, какой ты хитрый. Ты говоришь, что играешь на повышение, а на самом деле сбиваешь цены еще ниже. Я до тебя доберусь. Не спать тебе больше ни ночи спокойно, жалкий ублюдок!» И снова: «Сегодня я потерял свой дом, господин Ливермор. Что вы по этому поводу думаете? Мой дом, за который я платил 23 года кряду. Сегодня они меня выселили. Я теперь бездомный, с женой и четырьмя детьми. Это сделал ты, и ты за это заплатишь!»
Он повернулся и вышел из комнаты с улыбкой на лице. Вот это день! У нее всегда получалось
удивить его, заставить улыбнуться. У них бывали проблемы во взаимоотношениях, в основном по его вине – из-за других женщин. Звонки с угрозами не прекращались. Необходимо было поставить барьер этим угрозам. Он снова позвонил в «Нью-Йорк таймс», в газету, которая всегда
была готова напечатать слова такого скрытного спекулянта Джесси Ливермора. Заголовок выпуска от 13 ноября гласил: «Ливермор теперь играет на повышение: он утверждает, что котировки ценных бумаг слишком низки, вопреки тому, что некоторые из них являются надежными». Он стал внимательно читать. «Джесси Ливермор, который в прошлом считался игроком на понижение и который, как считалось, продал без покрытия на этом резко падающем
рынке больше бумаг, чем кто-либо другой, вчера вечером заявил «Нью-Йорк таймс» о своей уверенности в том, что акции ведущих компаний упали слишком низко.
Хотя г-н Ливермор не сделал заявления относительно своих собственных позиций, его поняли так, что он закрыл свои короткие позиции и сейчас вновь находится на стороне покупки.
«Акции ведущих компаний с хорошей историей роста дивидендов и определенным будущим сейчас представляют из себя выгодную покупку, – заявил г-н Ливермор. – Многие из них упали слишком низко. Люди по всей стране поддались панике и продали свои надежные бумаги безотносительно их стоимости. По моему мнению, данная ситуация не должна получить дальнейшего развития. Нет никаких причин, по которым первоклассные ценные бумаги следует безжалостно выбрасывать на рынок, как это делается во время торгов в последние дни. За последнее время мы видели, как большие партии этих ценных бумаг выбрасываются продавцами
на вольный рынок, хотя для этого нет никаких других причин, кроме того, что многих из этих продавцов охватил страх». Он читал газету. А звонки не умолкали. «Ливермор, ты грязный лжец. Я знаю, какой ты хитрый. Ты говоришь, что играешь на повышение, а на самом деле сбиваешь цены еще ниже. Я до тебя доберусь. Не спать тебе больше ни ночи спокойно, жалкий ублюдок!» И снова: «Сегодня я потерял свой дом, господин Ливермор. Что вы по этому поводу думаете? Мой дом, за который я платил 23 года кряду. Сегодня они меня выселили. Я теперь бездомный, с женой и четырьмя детьми. Это сделал ты, и ты за это заплатишь!»
Как списки павших на поле боя
Непрекращающиеся угрозы лились из телефона, из писем, даже из заказных. К Рождеству 1929 года Джесси Ливермор был сыт этим по горло. И тогда он обратился к своему старому приятелю Фрэнку Горману, бывшему полицейскому округа Нассау. Горман и Ливермор были знакомы двадцать лет. Ливермор несколько раз пользовался его услугами в прошлом, когда дела шли плохо. В последний раз он нанимал Гормана для защиты от «Бостонского Билли», известного вора Монагана, который ограбил особняк Ливермора, был пойман и поклялся отомстить финансисту. По просьбе Ливермора бывший полицейский Горман незамедлительно переехал в особняк в Кингс Пойнт. Он ежедневно провожал теперь мальчиков в школу и стал тенью Дороти. Ливермор продолжал свою рутинную жизнь, каждый день ходил на работу, следил за значениями, делал новые ходы в игре. Однажды Ливермор подошел к окну и раздвинул шторы. Из окна открывался вид на шумный метрополис, каким был Нью-Йорк в начале 1930-х годов. Он долго смотрел из окна. Телеграфная лента, оставленная без внимания,
скользила у него между пальцами, унося с собой бесчисленные котировки – все отрицательные, как списки павших на поле боя. Он еще успел удивиться, как его жизнь дошла до такого. Это были дни его величайших финансовых успехов. Однако счастливым он себя почему-то не чувствовал.
Непрекращающиеся угрозы лились из телефона, из писем, даже из заказных. К Рождеству 1929 года Джесси Ливермор был сыт этим по горло. И тогда он обратился к своему старому приятелю Фрэнку Горману, бывшему полицейскому округа Нассау. Горман и Ливермор были знакомы двадцать лет. Ливермор несколько раз пользовался его услугами в прошлом, когда дела шли плохо. В последний раз он нанимал Гормана для защиты от «Бостонского Билли», известного вора Монагана, который ограбил особняк Ливермора, был пойман и поклялся отомстить финансисту. По просьбе Ливермора бывший полицейский Горман незамедлительно переехал в особняк в Кингс Пойнт. Он ежедневно провожал теперь мальчиков в школу и стал тенью Дороти. Ливермор продолжал свою рутинную жизнь, каждый день ходил на работу, следил за значениями, делал новые ходы в игре. Однажды Ливермор подошел к окну и раздвинул шторы. Из окна открывался вид на шумный метрополис, каким был Нью-Йорк в начале 1930-х годов. Он долго смотрел из окна. Телеграфная лента, оставленная без внимания,
скользила у него между пальцами, унося с собой бесчисленные котировки – все отрицательные, как списки павших на поле боя. Он еще успел удивиться, как его жизнь дошла до такого. Это были дни его величайших финансовых успехов. Однако счастливым он себя почему-то не чувствовал.
Андрей Гуслистый
